ЧЕЛОВЕК НА ПУТЯХ СУДЬБЫ , СВОБОДЫ И ПРОВИДЕНИЯ.
Эволюция как в своем определении, так и в сущности поднимаемых ею проблем не представляет на сегодняшний день стройной теоретической концепции. Философы, как правило, пишут по поводу эволюции, их спекуляции часто напоминают фантастические образы книги Л.Кэрролла. Выделяемая в эволюционном процессе "страница" антропогенеза наполнена еще более замысловатыми сюжетами из истории человека "умелого", "разумного", "творческого", etc.
Наиболее зыбкой почвой для философского анализа оказывается понятие психической нормы современного человека, а также особенности сохранения этой нормы древними цивилизациями (достаточно напомнить ведущиеся антропологами и по сей день дискуссии о специфике древнего каннибализма). Тяготение современной науки к раскрытию нетрадиционных моделей сознания в ключе возрождаемого пантеизма, гилозоизма и вариантов панпсихизма не является окончательным решением проблемы его сущности.
Альтернатива признания или непризнания эволюционирования сознания до стадии ноосферы - актуальна в конце 20 века не менее, чем в его начале.
Феномен человеческой культуры обнаруживает безусловную эволюцию отношения человека к его свободе: фатализм древних культур сменяется на релятивистскую позицию философов, а от релятивизма, присущего "осевому времени" человеческой цивилизации, европейское человечество переходит к абсолютной индивидуальной свободе мироощущения в недрах христианской культуры (свобода как дар божий человеку составляет главный модус, "нерв" христианской культуры вплоть до явления просветительского варианта атеизма и политических вариантов анархизма в 18-19 веках). Фатализм и антропоморфизм древних культур, создававший устойчивый архетипизм восприятия враждебных природных стихий, иллюзию интимных отношений со Вселенной замещается во времена христианства полнотой свободы нравственного выбора между градом божием и небожием.
Возникает христианское понимание провиденциализма как объединяющего судьбу и свободу в сфере личности (в церкви преодолевается смертное индивидуальное начало ради бессмертного индивидуального начала, преодоление же осуществляется через особого рода социальность - собор, общую молитву=литургию).
Позднее Средневековье в лице Дж.Бруно, Пико Мирандолы и других сторонников герметической традиции начинает тяготиться внутренней свободой нравственного выбора, ведущего к разобщенности человека с миром и возможному внутреннему раздвоению сознания, как следствие этих настроений возникает тенденция возврата к многобожию а через него к антропоморфности=интимности отношений с Космосом.
Своей предельной заостренности проблема двойственности сознания из-за обреченности человека на абсолютную индивидуальную свободу достигает в современную эпоху и проявляется с наибольшей отчетливостью в явлении сознательного суицида, имеющего в своем основании глубочайший эгоцентризм, "расколотость" Я и чистый акт своеволия.
Безусловный интерес представляет в пределах затрагиваемых проблем статья В.С.Соловьева " Судьба Пушкина", в которой по существу затрагивается проблема соотношения свободы , судьбы как естественного закона и провидения как перспективы истолкования человеком собственной природы на путях свободы и необходимости. Ницшеанское "бог умер" переросло в 20 веке в структуралистское "человек умер".
В наше время вопрос свободы нравственного выбора, существования пределов индивидуальной свободы (достаточно напомнить существование феномена международного терроризма), признания или непризнания провиденциализма в историческом и личностном аспектах является чрезвычайно актуальным. Соловьев выдвигает очень серьезный тезис:
Пушкина убила не Среда и даже не пуля Дантеса, смертельной была не дуэльная рана, а то усилие, которое Пушкин сделал, совершая ответный выстрел в сторону противника; поэт сам убил себя до начала дуэли, не преодолев суетного гнева, он мог не только погибнуть, но и убить человека на дуэли; поэт-творец такого пророческого склада как Пушкин не смог бы более оставаться самим собой, обагрив
руки в крови, т.е. "удачная" дуэль стала бы его самой большой неудачей, неудачная же дуэль оставляла право только на смерть с христианским покаянием в содеянном, что и произошло; простительное в юности (соблюдение долга чести, при этом Пушкин никого не убил), было непростительно в годы духовной зрелости глубоко выстраданного поэтом христианства.
Рассуждения Соловьева могут показаться в конце 20 века шокирующими, когда "кризис веры" испытывают многие страны с господствующей христианской идеологией, однако проблема "умного самоубийства" заставляет обратить более пристальное внимание на рассуждения "странного" русского философа.
Такие явления как моральная немотивированность терроризма, криминализация современных обществ, "расширенный" детский и подростковый суицид вновь выводят на авансцену философского теоретизирования проблему соотношения судьбы , свободы и провидения .
Вера, имеющая принципиально интенциональный характер (она всегда в кого-то и во что-то) выступает в качестве "заслона" как от изгибов и перегибов абсолютности индивидуальной свободы, так и от фатальной запрограммированности человека на определенные стереотипы поведения. Вопрос "у стены" - это качество веры (т.е. в кого именно верит человек, по подобию с кем он формирует "поле" сознания, чем его ограничивает, в какой системе ценностей оформляет).
Человечество не предложило никакой серьезной жизнеутверждающей альтернативы Нагорной проповеди; оно только интерпретировало данное, как например, это произошло с кодексом коммунистической нравственности или в регламентированной морали мусульман. Абсурдность заповеди любви к врагу не снимает важности ее соблюдения в современном мире, а крушение института семьи ставит с новой силой проблему греха прелюбодеяния.
Мировые показатели естественной убыли населения превысили в последние несколько лет показатели периода мировых войн, суицидальные показатели выросли до 45 человек на 100 тыс. жителей по самым разным регионам мира, а человечество все продолжает по инерции полагаться только на собственную свободу выбора нравственных ценностей или индифферентный к разрешению насущных социальных проблем фатализм.
Трудно представить кого-то из наших современных политических деятелей, кто бы имел "страх божий" (концепция К.Леонтьева), однако если приложить усилие и все-таки представить себе подобную ситуацию, то не возникнет ли ощущение социальной защищенности только от одной этой "безумной" фантазии у каждого из нас ?!
И.П.Красненкова
